Я вышел, чувствуя панику и напряжение от тех нескольких минут, что я провел внутри.
— Закрой дверь, — велел Бентам.
Когда я замешкался, его ассистент направился ко мне, чтобы сделать это, но я встал у него на пути:
— Это моя пустóта, — заявил я. — Я это сделаю.
Я уперся ногами и схватился за ручку, а затем, хотя я и пытался не делать этого, взглянул в лицо пустóте. Ее крупные черные глаза были большими и испуганными, совершенно непропорциональными телу, которое было маленьким и сморщенным, словно гроздь фиг. Она оставалась и останется отвратительным существом, но выглядела так жалко, что непостижимым образом я почувствовал себя ужасно, словно я собираюсь усыпить собаку, которая не понимает, за что ее наказывают.
«Все пустóты должны умереть», — сказал я себе. Я знал, что я был прав, но от этого мне не стало легче.
Я потянул на себя дверь, и она закрылась с пронзительным скрипом. Ассистент Бентама продел через ее ручки огромный навесной замок, вернулся к пульту управления и принялся вертеть рукоятки.
— Ты все сделал правильно, — прошептала Эмма мне на ухо.
Шестерни начали вращаться, поршни качаться, а сама машина ритмично дребезжать, отчего задрожала вся комната. Бентам хлопал в ладоши и улыбался во весь рот, счастливый как школьник. А затем из отсека раздался пронзительный крик, подобного которому я не слышал никогда.
— Вы сказали, что ему не будет больно!!! — закричал я на Бентама.
Он повернулся к ассистенту и крикнул:
— Газ! Ты забыл про анестезию!
Ассистент пробрался к какому-то рычагу и потянул его. Послышался громкий свист сжатого воздуха. Струйки белого дыма поползли из щелей в двери отсека. Крики пустóты постепенно начали стихать.
— Ну вот, — сообщил Бентам. — Теперь оно ничего не чувствует.
На какое-то мгновение мне захотелось, чтобы Бентам был в том отсеке, а не моя пустóта.
Ожили остальные части машины. Послышался плеск жидкости, разливающейся по трубам над нашими головами. Несколько маленьких вентилей под потолком зазвенели как колокольчики. Черная субстанция начала капать по внутренностям машины. Это было не масло, а что-то более темное и едкое: жидкость, которую пустóта производила почти постоянно, что сочилась из ее глаз и капала с ее зубов. Ее кровь.
Я насмотрелся достаточно и вышел из комнаты, чувствуя нарастающую тошноту. Эмма вышла следом за мной.
— Ты в порядке?
Я не ожидал, что она поймет мою реакцию. Я и сам с трудом понимал ее.
— Я сейчас приду в себя, — откликнулся я. — Мы сделали все правильно.
— Мы сделали единственно возможное, — ответила она. — И мы уже так близко.
Бентам, прихрамывая, вышел из комнаты.
— Пи-Ти, наверх! — скомандовал он и опустился в ожидающие его лапы медведя.
— Она работает? — спросила Эмма.
— Сейчас узнаем, — ответил Бентам.
Мой пустóта был обездвижен, усыплен и заперт внутри железного ящика, вряд ли было опасно оставлять его здесь… и все же я задержался у двери.
— Спи, — сказал я. — Спи и не просыпайся, пока все это не закончится.
Я прошел вслед за остальными через комнаты с механизмами и поднялся на несколько лестничных пролетов. Мы вошли в длинный, застеленный ковром коридор, с расположенными вдоль него комнатами с экзотическими названиями. Стены энергично гудели; весь дом казался живым.
Пи-Ти опустил Бентама на ковер.
— Момент истины! — воскликнул он.
Он шагнул к ближайшей двери и распахнул ее.
В коридор ворвался влажный бриз.
Я подошел ближе и заглянул внутрь. От того, что я увидел, у меня побежали мурашки. Как и комната Сибири это был портал в другое время и другое место. Все простая обстановка комнаты: кровать, шкаф, прикроватный столик, были облеплены песком. Дальняя стена отсутствовала. За ней была извилистая полоска утыканного пальмами пляжа.
— Представляю вашему вниманию Раротонгу, 1752-й год! — гордо провозгласил Бентам. — Привет, Сэмми! Давно не виделись!
Неподалеку сидел на корточках человечек и чистил рыбу. Он посмотрел на нас с легким удивлением, потом поднял рыбу и помахал ею.
— Давненько! — согласился он.
— Это ведь хорошо? — спросила Эмма у Бентама. — Вы ведь этого хотели?
— Хотел, мечтал…, — смеялся Бентам, спеша распахнуть другую дверь. Внутри зияло заросшее лесом глубокое ущелье, через которое был перекинут узкий подвесной мост.
— Британская Колумбия, 1929-й! — возликовал он.
Он умчался по коридору, к этому времени уже мы догоняли его, чтобы открыть третью дверь, за которой я увидел массивные каменные колонны — покрытые пылью руины какого-то древнего города.
— Пальмира! — крикнул он, хлопая ладонью по стене. — Ура!!! Это чертова штуковина работает!!!
Бентам едва сдерживался:
— Мой любимый Панпитликум! — воскликнул он, широко раскинув руки. — Как же я скучал по тебе!
— Мои поздравления, — отозвался Шэрон. — Я рад, что могу присутствовать при этом.
Восторг Бентама был заразителен. Его машина была невероятной: целая вселенная, заключенная внутри всего одного коридора. Окинув его взглядом, я увидел выглядывающие тут и там намеки и на другие миры: стонущий за одной из дверей ветер, крупинки песка, задуваемые в коридор из-под другой. В любое другое время, при иных обстоятельствах, я бы побежал и распахнул их все. Но прямо сейчас была только одна дверь, которая волновала меня.