— Правда, — произнес, я, клацая зубами, — но что это место здесь делает?
Мы проскользнули между гигантскими сосульками и вышли на открытый воздух. Оглянувшись, я не смог увидеть комнату вообще, она была идеально спрятана внутри пещеры.
Эмма поспешила вперед, затем обернулась и позвала:
— Сюда! — в ее голосе звучала тревога.
Я пробрался к ней по снегу, который становился глубже с каждым шагом, и встал рядом. Впереди расстилался причудливый пейзаж. Прямо перед нами лежало ровное белое поле, за которым земля была изрыта глубокими волнообразными трещинами похожими на расселины.
— Мы не одни, — Эмма указала мне на деталь, которую я упустил. На краю одной из расселин стоял человек и смотрел вниз.
— Что он делает? — задал я в какой-то степени риторический вопрос.
— Похоже, что-то ищет.
Мы смотрели, как он медленно ходит по краю расселины, заглядывая внутрь. Примерно через минуту я понял, что замерз так, что уже не чувствую лица. Налетел шквал снежного ветра и скрыл все из виду. Когда, несколько секунд спустя, ветер стих, человек смотрел прямо на нас.
Эмма замерла:
— Ой-ей…
— Думаешь, он видит нас?
Эмма посмотрела на свое яркое желтое платье:
— Да.
Мы стояли там какое-то время, наши взгляды были прикованы к человеку, который в свою очередь смотрел на нас с другого края белой пустыни, а затем он бросился бежать в нашем направлении. Его от нас отделяло, по меньшей мере, сто ярдов глубокого снега и волнистых трещин. Было не ясно, хочет ли причинить нам вред, но мы находились там, где не должны были находиться, и наилучшим вариантом было убраться отсюда — решение, которое было только подкреплено громким ревом, похожий на который я уже слышал однажды, в лагере цыган.
Медведь.
Быстрый взгляд через плечо только подтвердил это: огромный черный медведь, впиваясь в лед когтями, выбрался из расселины и присоединился к человеку, и теперь они оба бежали по снегу к нам, причем медведь покрывал это расстояние гораздо быстрее, чем человек.
— МЕДВЕДЬ! — завопил я, хотя это было излишне.
Я попытался бежать, но мои замерзшие ноги отказались сотрудничать. Эмма, которая, похоже, была невосприимчива к холоду, схватила меня за руку и потащила за собой. Кое-как мы вернулись в пещеру, спотыкаясь, пробежали через комнату и выскочили в дверь, размытый силуэт которой уже намело снегом в коридоре. Я захлопнул за нами дверь (как будто это могло остановить медведя), и мы помчались обратно тем же путем: вдоль длинного коридора, вниз по лестнице, назад, в мертвый музей Бентама, чтобы спрятаться среди его облаченных в белое призраков.
Мы спрятались между стеной и громадным зачехленным монолитом, в самом дальнем углу, который только смогли найти, втиснувшись в щель такую узкую, что даже не могли развернуться лицом друг к другу. Холод, из которого мы сбежали, прочно засел в нас. Мы стояли, безмолвные и дрожащие, неподвижно как манекены. Снег на одежде таял, превращаясь в лужи под нашими ногами. Левая рука Эммы нашла мою правую, это было все тепло и общение, которым мы могли поделиться. Мы изобретали язык, который было совершенно невозможно передать словами: особый словарь жестов и взглядов, и прикосновений, и все более глубоких поцелуев, которые становились все сильнее, все интенсивнее, все сложнее с каждым часом. Это было завораживающе и очень ценно, и в подобные моменты заставляло меня чувствовать себя чуть менее замерзшим и чуть менее напуганным, чем, если бы у меня этого не было.
Когда, через несколько минут, никакой медведь не появился и не съел нас, мы осмелились на шепот.
— Мы были в петле? — спросил я. — В петле внутри петли?
— Я не знаю, что это было, — ответила Эмма.
— Сибирь. Так было написано на двери.
— Если это была Сибирь, то та комната — это что-то вроде портала, а не петля. А порталов, конечно же, не существует.
— Да, конечно, — согласился я, хотя логично было бы думать, что в мире, где существуют временные петли, существуют и порталы.
— А что если это действительно старая петля? — предположил я. — Типа ледникового периода, десять или пятнадцать тысяч лет назад? Акр Дьявола вполне мог выглядеть тогда так.
— Не думаю, что остались настолько древние петли, — засомневалась Эмма.
Мои зубы стучали.
— Никак не могу перестать дрожать, — пробормотал я.
Эмма прижалась ко мне боком и потерла мою спину своей теплой рукой.
— Если бы я мог построить портал куда угодно, — прошептал я, — Сибирь была бы на последнем месте в списке моих приоритетов.
— Куда бы ты тогда отправился?
— Хм, на Гавайи, наверно? Хотя, я думаю, это скучно. Все сказали бы Гавайи.
— Не я.
— А куда бы отправилась ты?
— Туда, откуда ты родом, — ответила Эмма. — Во Флориду.
— С чего вдруг тебе хочется попасть именно туда?
— Думаю, интересно было бы увидеть место, где ты вырос.
— Это так мило, — прошептал я. — Хотя там мало чего интересного. Это довольно тихое место.
Она положила голову мне на плечо и дохнула теплом на мою руку:
— Похоже это райское место.
— У тебя снег в волосах, — заметил я, но он растаял, едва я попытался убрать его.
Я стряхнул холодную воду на пол и только сейчас заметил отпечатки наших ног. Мы оставили след из тающего снега, который наверняка приведет к нашему укрытию.